|
I
Еще до Карла Великого франкские короли в борьбе с многочисленными внешними и внутренними врагами прибегали в целях вознаграждения своих воинов к конфискации земель — главным образом у монастырей, обладавших несметными земельными богатствами. Конфискация земель, приводившая к разорению церквей и монастырей, оказалась опасной для короля мерой. Земельный фонд возможных вознаграждений быстро таял, а у духовенства, страдавшего от королевских конфискаций, усиливалась вражда к светскому владыке, причем вражда эта приняла острый характер как раз в тот момент, когда Карл, расширяя свои владения к востоку, покорял “языческие” племена и надеялся окончательно подчинить их своему могуществу с помощью насильственного насаждения христианства. Вместо прежней политики, бедной перспективами из-за невозможности продолжительных конфискаций, необходимо было избрать новую, и Карл отказался от дальнейшей конфискации церковной земли и стал привлекать духовенство к несению государственной повинности, в первую очередь воинской повинности.
Отныне церковная земля не подлежала раздаче воинам в виде вознаграждения за верную службу, а должна была стать служилой землей. При военных походах церковь должна была выставлять определенное число воинов, как это делали светские сеньоры, и, например, в одном итальянском походе, уже после смерти Карла, 19 германских епископов и 10 аббатов отправили на театр военных действий 1480 человек, в то время как 20 герцогов, графов и прочих светских сеньоров послали всего 500.
Карл был заинтересован в росте богатств церкви, дававшей ему живую силу для войны,— отсюда введение им обязательной со всех земель десятины в пользу церкви; отсюда — многочисленные торговые, судебные, административные привилегии церкви и дарения ей Карла и его преемников; отсюда, наконец, церковный иммунитет, когда целые области как бы выпадали из-под власти империи и переходили в почти полное распоряжение церкви и отдельных епископов, получавших вместе с землей, разумеется, и массу крепостных крестьян.
В целях лучшего обеспечения верности службы императорская власть взяла в свои руки назначение (формально еще говорилось об избрании) епископов, обязанных гарантировать империи необходимые ей для войны силы. Так “свободный” епископ стал “имперским” епископом, т. е. назначаемым высшей светской властью и вследствие этого зависимым от нее, но в то же время обладавшим рядом привилегий, дарованных ему этой же светской властью.
В самом факте назначения епископов и в превращении их в служилых людей приверженцы старины — “свободной церкви” — видели измену, а рыцарско-разбойничий образ жизни назначаемых светских епископов давал возможность облечь призывы к прошлому в форму возмущения “испорченностью” нравов новых служителей церкви и отступлением от “божьих заветов”, от “истинных начал” христианства. Корень всех зол эти приверженцы старины видели в принципе назначения епископов императорской властью и всячески протестовали против церковной инвеституры, как называлось тогда назначение на церковную должность, сопровождавшееся передачей земельного владения. Эта оппозиция “обмирщению” церкви исходила, с одной стороны, из тех кругов, которые противились развитию феодализма, мечтая о сохранении и укреплении старых патриархальных отношений; с другой стороны, здесь проявлялось брожение “плебейских” масс, мечтавших об осуществлении равенства в рамках “свободной” от “порчи” первоначальной церкви.
Недовольство представителей старины усугублялось тем, что процесс обмирщения церкви не ограничивался одной инвеститурой. Требование государства о поставке воинов с церковной земли принуждало епископов сдавать земельные владения рыцарям на вассальных началах, и епископ оказывался на одной из ступенек феодальной лестницы: над ним стоял король или император, чьим вассалом он считался, а под ним был рыцарь-вассал, признававший епископа своим сеньором и, разумеется, имевший своих подвассалов, а также крепостных, являвшихся кормильцами всей феодальной надстройки, всей этой иерархии, начиная с короля и кончая младшим подвассалом.
Так как вассалы, рыцари, подвассалы стремились превратить полученные ими от церкви земельные участки в наследственное владение, то фактически в экономическом и политическом отношениях земельно-церковные организации мало чем отличались от тех феодальных институтов, которые были характерны для средневекового общества, тем более что назначавшийся, или, как говорили, “инвестированный”, епископ также стремился стать наследственным обладателем своей епархии. Во многих случаях он даже не принадлежал к духовному званию, так как наряду с номинальными епископами, занимавшимися поставкой воинов с церковных земель, появлялись их заместители, удовлетворявшие религиозные нужды “христова стада”, но не пользовавшиеся теми привилегиями, которыми наделялись епископы-воины. А подобно тому как был “заместитель епископа”, который служил мессу и исполнял прочие духовные обязанности, так были и заместители городских и сельских священников, которые состояли при рыцарях и подвассалах, получавших доходы с церковной земли и служивших своим сеньорам “материальной службой”, но, конечно, совершенно неспособных исполнять какую-либо “духовную службу”. Последняя целиком падала на заместителей тех, которые лишь формально считались священниками.
Церковная организация стала двоиться: с одной стороны, существовала прочная материальная база, находившаяся в распоряжении мнимых служителей церкви, номинальных епископов, аббатов, пресвитеров, с другой — были действительные священники и иные церковные служители, экономически немощные, зависевшие от номинальных епископов и их вассалов, фактически исполнявшие те функции, которые входили в круг обязанностей церковного служителя.
Так внутри церкви одни “служили богу” и подчинялись светским владыкам, другие не служили богу и с падением — после смерти Карла Великого — авторитета центральной власти стремились сделаться совершенно независимыми от верховной власти, стать “государями” в своих, подчас миниатюрных, владениях. Те и другие получали назначение сверху, от тех, кого они называли бенефициариями (благодетелями) : епископ — от светской верховной власти, его заместитель — от епископа. Обоим, т. е. феодалу, считавшемуся епископом, и его заместителю, действительно исполнявшему роль священнослужителя, давался бенефиции, который означал, по существу, земельное — ввиду отсутствия еще денежного — вознаграждение за определенную службу или услугу. Одни несли эту службу в качестве верных рыцарей, обычных феодалов, другие в виде священников исполняли церковные обязанности, формально являясь заместителями тех, которые жестоко подавляли крестьянские волнения или сражались с соседними феодалами из-за желания захватить новые земли, расширить свою власть над сидевшими на этих землях крестьянами.
В полном соответствии с ходом феодализации средневекового общества церковь не считалась более верховной собственницей церковной земли и стала “держать” ее на феодальных началах от своего сеньора — центральной власти или иногда от отдельных земельных магнатов. Это давало королям “законное” основание для экспроприации церковной земли, для “секуляризации”.
Впрочем, церковь никогда не признавала за королем права на секуляризацию и находила в неопределенности феодальных норм нужные ей аргументы для выступления против “грабительских мероприятий” светской власти, прибегавшей к секуляризации. Так нарастали противоречия между светской и церковной властью: кто является истинным собственником церковной земли, император или церковь,— этот вопрос серьезно затрагивал материальные интересы обеих сторон.
Отдельные крупные сеньоры строили церкви в своих владениях как для себя, так и для своих крестьян. Эти церкви наделялись земельными, участками для покрытия расходов на богослужение; часть доходов шла на содержание священника, которого назначал с предварительного согласия высшего церковного начальства сеньор. Хотя в огромном большинстве случаев сеньор отдавал церковь с ее доходами церковнослужителю, иногда, впрочем, светскому лицу, он тем не менее сохранял за собою известные права над нею, продолжал считать ее своей собственностью, исходя из того, что все, находящееся на его земле, принадлежит ему. Получал этот сеньор также часть доходов церкви. Так рядом с королевско-императорскими церквами, т. е. основанными на “казенных” землях, развивались сеньориальные частные церкви, но уже не на “казенной” земле. В этих случаях продажа церковных должностей совершалась уже в самом неприглядном оголенном виде: из-за десятины или другой какой-либо статьи шел ожесточенный спор между епископом и сеньором в первую очередь, а потом еще между священником, с одной стороны, и епископом и сеньором — с другой. Нередко один сеньор покупал у другого церковь, с тем чтобы перепродать ее церковнослужителю. Собственник земли, на которой была построена церковь, постепенно превращался в своеобразного рантье, получателя ежегодных процентов, обычно в натуральном виде.
Понятно, что церковь, все чаще превращая свои владения в предмет торга, вызывала возмущение. Все громче звучал протест по поводу “порчи” церкви, ее обмирщения, забвения старого аскетического духа и особенно купли-продажи церковных должностей, получившей презрительное наименование “симонии”.
Но призыв к “возврату”, к “чистоте” первоначальной церкви в устах самих представителей церкви служил лишь ширмой, прикрывавшей иные цели: желание быть независимыми от светской власти и феодалов, быть “свободными”, как в былые времена, в “раннюю пору христианства”. Такая независимость включала и право на землю, на которой была построена церковь, и на доходы с нее.
Между тем, светские сеньоры, в связи с ослаблением центральной власти, захватывали королевско-императорские церковные земли, присваивали себе “чужую” десятину и вступали в настоящую борьбу с государственной церковью. Борьба эта велась под лицемерным лозунгом борьбы за “чистоту” церкви; последнюю обвиняли в том, что она отступает от евангельского учения и сеет кругом семена корысти, злобы и торгашества. “Настоящая” церковь, т. е. не сеньориально-собственническая, со своей стороны также проливала крокодиловы слезы по поводу “безнравственности” тех, с которыми приходилось воевать по поводу десятинных участков. Собор 845 г. в городе Мо угрожал самыми страшными небесными карами тем, которые “претендуют” на десятину, чтобы ею “кормить собак и публичных женщин”.
Желая обеспечить хотя бы в незначительной мере независимость священников от сеньора, епископы на соборах требовали, чтобы было запрещено назначать крепостных на духовные должности, чтобы было запрещено сеньорам сечь священников, чтобы оставшееся после смерти последних имущество не переходило целиком к сеньорам и т. д. Однако все усиливавшаяся феодализация общества лишала исходившие от центральной администрации постановления всякой силы, и священники становились в полном смысле слова сеньориальными людьми. Мало того, епископы все более и более теряли власть и над “свободными церквами” (т. е. не принадлежавшими отдельным сеньорам), которые превращались в собственность либо городов, либо сельских общин, либо, наконец, короля, если они находились не на городской или общинной земле, а на королевской. Все это в корне подрывало старую организацию церкви, построенную на централизации в пределах, по крайней мере, епископии.
Церковь все более феодализировалась, проникалась вассальным, рыцарским и мирским духом, рвала со многими традициями, не признавала авторитета епископа и вызывала тревогу преданных старине богословов и церковнослужителей, которым новый порядок был невыгоден: “свободный” церковнослужитель не мог стать легкой игрушкой в руках светского феодала в той степени, в какой был зависимый от него духовный чиновник. В рядах ревнителей старины оказалось значительное количество монахов и целых монастырей.
Отдельные земельные магнаты, города, сельские общины, короли и императоры основывали монастыри, видя в них источник больших доходов. Место настоятеля выгодно расположенного монастыря, наделенного большими торговыми привилегиями, продавалось по дорогой цене, которую иногда уплачивала группа лиц, становившихся таким образом коллективным настоятелем такого монастыря. Купивший эту должность часто вовсе не был монахом и совершенно не был связан с монастырской жизнью: он в монастыре видел лишь доходную статью и становился своеобразным арендатором, эксплуатировавшим “святую братию”. Чем сильнее он нажимал на последнюю, тем резче раскалывалась монастырская обитель, страдавшая и от собственника земли, и от его арендатора. Внизу были рядовые монахи, зачастую голодные и принужденные жить аскетической жизнью; наверху находились настоятель и его ближайшие помощники, наезжавшие в монастырь за получением “святой дани” и для выколачивания той ренты, которую должны были приносить вложенные в настоятельскую службу средства. Не без ропота переносили монахи тяжесть “светского” и “чужого” настоятеля. Но в ответ на недовольство низов расширялась власть начальствовавших аббатов и аббатис: они получили право “назначать” монахов и вводить своих людей в общую обитель. В монастырях зародилось брожение, вылившееся в середине XI в. в требование реформировать церковь и прежде всего уничтожить симонию.
Разумеется, сами монахи в значительной степени тоже принадлежали к эксплуатирующим и паразитическим элементам феодального общества и, стремясь к уничтожению симонии, имели в виду сбросить с себя гнет более сильных слоев этого общества и получить свободу действий с целью извлечения благ из своего “монашеского” положения. Другими словами, они хотели быть хозяевами в монастырях, а не слугами, самостоятельно распоряжаться огромными богатствами монастырей, а не служить привеском к ним, молча взирая на то, как другие широко пользуются удобствами жизни, обычно менее всего походившей на “монастырскую” жизнь. Так росло внутри монастырей движение против симо-нической церкви, т. е. такой церкви, в которой отдельные феодалы пользовались преимущественными правами и продавали эти права проходимцам, имевшим средства и возможность их приобрести и эксплуатировать как “святую братию”, так еще в гораздо большей степени тех крепостных, за счет которых жил и монах, и сеньор, обладавший монастырем.
II
Римская земельная знать не соглашалась подчиняться папским чиновникам и зарилась на земельное могущество престола св. Петра. В борьбе с феодальной знатью папство пыталось разъединить силы своих врагов, противопоставляя мелких феодалов, иногда вызванных к существованию самим папством, крупным и знатным. Наделяя мелких феодалов разными привилегиями, делая их “ручными”, вербуя их из семей верхних слоев преимущественно римского духовенства, папство создавало почти независимые баронии, где сидели родственники пап. И тут сказалось одно из противоречий феодальной системы: мелкие “племянники”, “родственники”, облагодетельствованные папой в целях борьбы со знатью и защиты папского могущества, “забывали” свои родственные связи, зачастую соединялись со знатными конкурентами папы и вели против него такую же борьбу, как и старые земельные магнаты. Отсутствие наследственной передачи папского престола исключало возможность появления, несмотря на изобилие папских родственников, более или менее прочной папской династии, которая обеспечивала бы, как в некоторых наследственных монархиях, подобие государственного единства и подавляла бы наиболее враждебные папству децентралистские силы.
Для баронов папа был лишь самым богатым, сильным и крупным феодалом, и в интересах менее сильных феодалов было стремиться подорвать могущество этого соперника и пытаться увеличить за его счет собственное богатство и зиждившуюся на этом богатстве власть. То была общая черта эпохи феодализма — борьба отдельных представителей знати, объединявшейся лишь в интересах более интенсивной эксплуатации крестьянской массы. В процессе внутрифео-дальной борьбы поглощались мелкие феодалы и укреплялись более могущественные.
Смерть каждого папы вызывала раздоры в среде родственников и приближенных и влекла за собою распадение папской партии. Выборы же нового папы были обычно новой вспышкой острой борьбы и усугубляли еще больше процесс разложения папского государства. Папа избирался не всеми соперничавшими между собою баронами папского государства, а лишь небольшой группой феодалов собственно Римской области, сообща с частью римского же духовенства и римского “народа”. По существу, это были своеобразные приходские выборы, где город Рим и ближайшие местности избирали епископа, который вместе с тем являлся и светским главой целого государства.
Эта избирательная мешанина, где сталкивались противоположные интересы (а их было почти столько же, сколько было избирателей), нередко давала самые неожиданные результаты, менее всего, однако, способствовавшие упрочению государственной власти, даже в ее феодальной форме. Для многих было даже неясно, кого, собственно, они избирают: римского ли епископа или государя Папской области. Летописец Аусилий, описывая избрание одного папы, считает необходимым особо отметить, что “тогда многие руководились исключительно интересами церкви, а не чем-либо иным, как то имело место во многих других случаях избрания нового папы”.
Неясно было не только кто “голова” государства, но и какова его основа: чьими подданными были жители папского государства? Нередко жители этого своеобразного государства датировали какой-либо документ одновременно именем папы и императора. В 808 г. Карл назначил ряд чиновников, которые судили и взимали подати с населения папского государства, как будто дело шло об императорской земле. Позднее папские города областей Равенны и Пентапо-лиса без ведома и разрешения папы, но с согласия императора заключили договор с Венецией, словно эти области были самостоятельны и вовсе не входили в состав папского государства. Эта неопределенность отношений приводила неизбежно к тому, что папский престол при ослаблении франкской монархии оказался в руках римской аристократии. Наиболее богатые из этой знати стремились захватить папский престол, чтобы еще больше усилить свое могущество и свою власть.
Нередко борьба приводила к одновременному избранию двух пап, и уличные беспорядки, сопровождавшиеся кровопролитием, решали, кому из избранных достанется “престол апостола Петра”. Так, папе Сергию II (844—847) пришлось прибегнуть к подавлению восстания мелких феодалов, чтобы закрепить за собой власть. О “правах” же императора на контроль над папскими выборами после смерти Карла Великого заботились менее всего. Слабость империи превращала тесный круг римского “мира” в единственного распорядителя судеб папства. Правление Сергия II отмечено в истории папства как расцвет симонии, продажности церкви и крайнего распутства духовенства, пример чему подавал брат папы Бенедикт, получивший епископство Албано. Грабеж, сильнейшая эксплуатация и открыто совершавшиеся Сергием и Бенедиктом убийства всех недовольных вызывали такое настроение в широких суеверных массах, что в нападении сарацин в 846 г. на Сицилию и Южную Италию люди видели перст божий, мстивший за многочисленные злодеяния, совершаемые под папской эгидой. А когда сарацины подошли к устью Тибра, разрушили крепость Остию и заняли правобережный Рим с огромными богатствами базилики св. Петра и св. Павла, то всю Папскую область охватила страшная паника, и если бы на помощь Риму не поспешили франкские войска. Вечный город очутился бы в руках сарацин.
После этих событий новый папа Лев IV (847—855) начал строительство правобережной крепости Рима. В честь этого папы, с помощью налогов собравшего огромные суммы для возведения новых крепостных стен Рима и соединения их со старыми левобережными, эта часть города получила название Леонины. Рим, окруженный со всех сторон стенами, должен был стать отныне неприступным для “врагов христовой веры”. Вокруг почти обезлюдевшей Чивитта-Веккиа были также возведены крепостные стены, она вновь была заселена и переименована в город Льва (Леополис); впрочем, имя это сохранилось ненадолго. Лев IV, несмотря на строительство, не оставил хорошей памяти о себе: как пиявка, высасывал он из народа последние соки и тратил огромные суммы на роскошь и пиршества, которым необузданно предавался.
“Сарацинская опасность” послужила предлогом “невозможности” утверждения далеким императором выборов папы, и в Риме всячески пытались обходиться без императорского утверждения. С другой стороны, в 850 г. император Лотарь I поручил папе Льву IV короновать своего сына Людовика в качестве соимператора — и, таким образом, подряд три императора получили корону из рук папы.
Это отныне становилось уже традицией, папской привилегией. Несмотря на то что Людовик II получил корону из папских рук, он вступил в конфликт с курией и поддерживал кардинала Анастасия, которого четыре раза лишали сана и даже отлучали от церкви. Так как у Анастасия и в Риме было много сторонников, то после смерти Льва IV приверженцы покойного спешно провели в папы Бенедикта III (855—858) и на этот раз отправили протокол выборов со специальной миссией к императору, с тем чтобы избежать осложнений со стороны Анастасия. Однако Людовик II отправил в Рим своих представителей, будто бы для проверки правильности выборов, а в действительности для противопоставления Бенедикту III антипапы в лице Анастасия. Императорским представителям удалось по дороге в Рим устроить “избрание” в папы Анастасия, и наиболее ярые сторонники Бенедикта попали в тюрьму. Сам Бенедикт, у которого отняли его папское одеяние, оказался в Лате-ранском дворце под домашним арестом, а на улицах Рима началась свалка между папистами и антипапистами. В конечном счете победил Бенедикт III, а ставленник императора Анастасий был отправлен в качестве аббата в монастырь Санта Мария в Трастевере. Эту победу над слабовольным Людовиком II, при котором быстро прогрессировал упадок распавшейся уже ранее империи Карла Великого, папство праздновало с большим шумом, и к этому времени, очевидно, следует отнести составление так называемых Лжеисидоровых декреталий.
Лжеисидоровы декреталий представляли собою сборник, составленный (более чем наполовину) из подложных документов, сфабрикованный в середине IX в. неизвестным лицом, скрывавшимся под псевдонимом Исидора Меркатора. Основная идея декреталий сводилась к обоснованию независимости епископа от королевской власти и необходимости поставить епископат под опеку римского папы. При этом декреталий не останавливаются и перед утверждением, что папа свободен от ответственности перед людьми. Слабость королевско-императорской власти, вмешивавшейся тем не менее во внутренние дела церкви, создала почву для подобного рода подделок: Лжеисидоровы декреталий были лишь одной из таких фальсификаций в ряду других. В эпоху Возрождения великий немецкий гуманист Николай Кузан-ский (1401—1464) начал критику ряда папских фальшивок, в том числе Лжеисидоровых декреталий. В дальнейшем они подверглись критическому анализу со стороны группы протестантских ученых, написавших в 60-х годах XVI в. большой антикатолический труд под названием “Магдебургские центурии”, изданный в Базеле в 13 томах в 1574 г.
Во второй половине IX в. феодальный распад и процесс дальнейшей децентрализации власти быстро усиливались. После императора Лотаря I территория империи раздробилась на ряд самостоятельных феодальных государств. Постоянные междоусобицы феодалов открыли дорогу в страны Западной Европы норманнам с севера и арабам с юга. Те и другие участили и усилили свои набеги и опустошения. В это время на папский престол при содействии императора Людовика II вступил Николай I (858—867). Это был римлянин из знатного рода, честолюбивый и властный, энергично принявшийся за укрепление авторитета папской власти.
Николай I был ярким выразителем идеи папской теократии. Он выдвинул тезис о том, что права папы божественного происхождения и поэтому никто не может лишать его этих прав. “Сам бог возложил на плечи папы заботу о церкви и сделал его неограниченным владыкою ее”. Николай I утверждал: папа — живой закон, его слово — слово божье, его дело — божье дело. Церковь — единый организм, душа которого — папа; недопустимо поэтому вмешательство извне в дела церкви. До Христа, утверждал Николай I, существовало объединение духовной и светской власти в руках государей, но Христос разъединил обе власти, и впредь ни император не станет присваивать себе роли понтифика, ни папа — имени императора. Проведенное якобы Христом разделение властей, по словам Николая I, было сделано с ущербом для светской власти: христианские императоры нуждаются в папе ради вечной жизни, а папы пользуются императорами и королями только ради земных целей. Исходя из такого представления о папстве, Николай I требовал всеобщего признания своего авторитета. Соборы он превратил в безмолвных свидетелей папских решений, последние, по его словам, обладали непререкаемой силой во всей церкви; папа хранит веру и толкует ее догматы, приписывая себе права высшего цензора и присваивая право наложения самых суровых наказаний на отступников от “истинной” веры.
Так папа шел к осуществлению “государства божьего”, не останавливаясь перед тем, чтобы угрожать королям суровыми мерами.
При Николае I мощь папства в значительной степени объяснялась слабостью власти ближайших преемников Карла Великого, наследовавших отдельные части его распавшейся огромной империи. Со временем вместе с консолидацией феодальных государств ослабевал и авторитет папской власти.
Николай I вступил в острую борьбу с недовольными его действиями церковными магнатами, и ему удалось подчинить их своей воле. Он не остановился перед тем, чтобы отлучить от церкви архиепископа равеннского, отменить решение архиепископа реймсского и т. п. Вмешивался Николай I и в светские дела, добиваясь признания господства духовной власти над светской. Он принудил Лотаря II, брата императора, развестись со своей второй женой Вальдрадой, брак с которой был до этого признан законным не только двумя архиепископами — кельнским и трирским, но и Аахенским церковным собором, и обязал Лотаря вернуть к себе свою первую жену Теутбергу. Когда же его легаты, будучи подкупленными императором, поддержали решение собора, Николай I отлучил от церкви и архиепископа, и Вальдраду, и самих папских легатов. Император послал свои войска в Рим, но папа сумел и в этом случае добиться своего и принудил Людовика II к примирению. Отправленный папой новый легат ввел Теутбергу во дворец и вывел оттуда Вальдраду. Папа одержал в этой борьбе полную победу.
Еще большее значение имело острое столкновение между папой и византийской церковью. Хотя в ходе этой борьбы нередко все разногласия пытались свести к богословским спорам, в действительности речь шла об интересах чисто политических и территориальных. Папа выступил против константинопольского патриарха Фотия, который противился папской экспансии на Востоке, добивался его низложения, стремился отобрать у византийской церкви Болгарию, где в эти годы стали успешно осуществлять миссионерскую и просветительную деятельность братья Константин (более известен под именем Кирилла, которое он получил при принятии монашества) и Мефодий. Борьба за Болгарию, начатая Николаем I и продолжавшаяся впоследствии, все более усиливала расхождения между западной и восточной церквами и приближала окончательный разрыв между ними.
После Григория I вплоть до XI в. ни один из пап не играл такой активной роли в попытках создания теократической власти, как Николай I. Однако его усилия не были успешными. Теократия при нем выступала лишь в идее, действительность же была от нее чрезвычайно далека.
III
Вследствие внутренних раздоров Рим с конца IX в. переживал пору тяжелого кризиса, во время которого папская тиара переходила от одного папы к другому, смотря по тому, какая из аристократических клик оказывалась сильнее. В 877 г. папа Иоанн VIII (872—882) находился даже в плену у одного феодального владыки, а после своего освобождения покинул Рим и пытался созвать во Франции собор для наказания своих “угнетателей”. Однако на собор в Труа явилось мало епископов, и Иоанн VIII пообещал провансальскому графу Бозо императорскую корону.
Однако и Альберих не решался совершенно устранить папу от управления государством и создал своеобразное двоевластие, когда за папой были оставлены формальные права, а фактическая власть принадлежала ему, получившему титул “сенатора, патриция и государя всех римлян”. Монеты, выпускавшиеся в это время, имели изображения обоих правителей — как Альбериха, так и папы Льва VII (936—939). Точно так же законы и распоряжения исходили в Риме от имени обоих соправителей.
Как диктатор, Альберих не допускал папских выборов, и сменившиеся при нем четверо пап совершенно открыто назначались им. Он намеревался передать своему сыну управление папским государством так, чтобы сын был одновременно и папой и императором. Он даже назвал его символическим именем Октавиана в честь первого римского императора Августа, чье дело должен был восстановить и продолжить сын Альбериха. Незадолго до своей смерти (954 г.) Альберих заставил римскую аристократию дать клятву, что при ближайших выборах папы они будут голосовать за Октавиана, и заявил, что светскую верховную власть он передает ему по праву наследства. Таким образом, в 18 лет Октавиан стал “властителем и сенатором всех римлян”, а через полгода сделался папой Иоанном XII (955— 964).
Внук развратной Марозии был столь же порочен, как и его бабка. Летописцы подробно рассказывают, как Октавиан (или Иоанн XII) превратил Латеранский дворец в публичный дом, как прятались от него добродетельные женщины, сколько он имел замужних любовниц, какие он устраивал оргии, как он пил за здоровье сатаны, во славу Венеры, как он в конюшне рукоположил своего любимца в епископский сан, сколько им было продано священнических должностей и т. д. Но не в отвращении, которое Иоанн XII внушал к себе, крылась опасность для существования папства. Материальную базу курии подрывали, угрожая основам папского государства, чрезвычайные притязания земельной аристократии, избавившейся после смерти Альбериха от его террора. Крупные представители итальянской знати и духовенства постепенно становились независимыми от папы, и епископы при помощи своих вассалов захватывали области и города, соперничая со светскими магнатами.
Снова обнаружилось, что папское государство не может существовать без королевской или императорской опеки, без сильной руки, карающей децентралистские тенденции внутри государства.
Иоанн XII вынужден был искать светского покровительства. С ослаблением Франции (западной части бывшей Франкской империи) спасителя папского престола можно было искать лишь в Германии, где феодальные порядки не развились еще в такой степени.
В стремлении найти “сильного покровителя” папа Иоанн XII обратился к германскому королю Оттону I. Политика Оттона, щедро раздававшего богатые земли церкви в противовес светскому крупному землевладению, казалась Иоанну XII гарантией бескорыстной готовности короля стать на сторону папства против римской аристократии, подрывавшей единство и без того рыхлого государства. В 960 г. папа Иоанн XII обратился за помощью к Оттону I против римских аристократов. Оттон с большим войском вступил в Рим после того, как навел страх на всю Северную Италию. В Риме 2 февраля 962 г. он был торжественно коронован Иоанном XII в качестве “императора Августа”. Сам папа и римская знать принесли новому императору присягу верности на гробе св. Петра и поклялись, что никогда не будут поддерживать врагов императора. Эти события и положили начало тому государству, которое в дальнейшем стало называться “Священной Римской империей”. Создание этой империи казалось торжеством идеи прочного союза алтаря и трона. Император должен был защищать “светским” мечом права и власть папы, а папа с “духовным” мечом должен был стоять на страже интересов императора и его могущества.
Самый факт обращения Иоанна XII за помощью поставил его в подчиненное к императору положение, тем более что Оттон получил не только императорскую корону, но и право контроля над избранием папы. С другой стороны, император гарантировал папе неприкосновенность папского государства и даже несколько расширил его территорию. Однако пребывание императора с большим войском в Италии не могло быть продолжительным, и Оттон вернулся в Германию, закрепив свое положение в Италии раздачей многих привилегий, земель и даже городов отдельным епископам, т. е. действуя в Италии так же, как и в Германии, где он подрывал силу феодалов путем поддержки соперничавших с ними духовных магнатов. В этом и заключался смысл так называемых оттоновских привилегий: духовные магнаты, главным образом епископы, получая из рук императора землю, должны были его поддерживать против притязаний папства. Тем самым наносился сильный удар папской централизации, на страже которой должен был, по расчетам Иоанна XII, стоять Оттон- Между тем результаты мероприятий нового императора были совсем другие. Благодаря значительным земельным приобретениям, полученным от Оттона, многие епископы почувствовали под собой более твердую почву. Отныне помимо светских магнатов все более стали откалываться от папства и духовные. Политика Оттона приносила свои плоды: в его интересы отнюдь не входило чрезмерное усиление папской власти. Оттон получил корону, укрепил авторитет папы, поскольку такой авторитет придавал блеск императорской короне, но и “самый авторитетный” папа должен быть лишь орудием в руках Оттона. Подобным орудием же папа неизбежно становился тогда, когда у себя в государстве он сталкивался с враждебными элементами, рвавшими на части папское государство и не желавшими подчиняться никакой власти. Поняв политику Оттона I, Иоанн изменил присяге императору, вступил в переговоры с врагами Оттона и стал подстрекать венгров, византийцев и даже сарацин напасть на Германию. Оттон снова явился в Рим.
Между его войском и наемными отрядами, которыми командовал сам папа, произошел бой, во время которого Иоанн XII бежал и скрылся за пределами папского государства. Император потребовал от папских избирателей принесения присяги, что отныне они никого не будут выбирать в папы без согласия и указания императора или его сына, и созвал в Риме собор для низложения Иоанна XII. Папа был обвинен в нарушении клятвы, убийстве, святотатстве и кровосмесительстве. Собор под председательством От-тона I подтвердил обвинения, низложил Иоанна и по указанию императора избрал папой Льва VIII (963—965), которого по указанию императора в течение одного дня превратили из светского человека в представителя высшего духовного звания: за восемь часов императорский рыцарь прошел всю сложную иерархическую лестницу, оставаясь по нескольку минут в звании низшего и среднего священства, дойдя к концу этой головокружительной “карьеры” до сана епископа.
Однако с уходом Отгона магнаты, стремившиеся к “полной” независимости и видевшие во вмешательстве императора в “избирательную процедуру” удар этой независимости, подняли бунт. Иоанн снова вернулся и прогнал Льва VIII, бежавшего к императору и оставившего в руках Иоанна XII своих приближенных.
Вторичный понтификат Иоанна начался открытием нового собора, в котором участвовали почти те же епископы, которые за три месяца до того низложили Иоанна XII, а теперь снова его признали достойным папского звания. Второе папство Иоанна XII было крайне непродолжительно: он успел лишь зверски расправиться с епископами, которые пригласили короля Оттона I в Рим, низложил “проходимца” Льва VIII, не приехавшего на собор и угрожавшего участвовавшим в нем епископам различными наказаниями. В ответ на это был организован заговор против Иоанна XII. Его постигла смерть в объятиях любовницы. По мнению летописца Лиутпранда, в смерти папы повинен был... дьявол.
В дальнейшем бунты против назначаемых императором пап подавлялись путем самых кровавых репрессий. В Риме господствовали “саксонцы”, т. е. германские императоры, сажавшие на папский престол своих ставленников. Так завершилось обмирщение церкви: руками светских людей, на основе светской инвеституры строилась церковь, начиная с ее “головы” и кончая ее “членами”. Духовенство, получавшее инвеституру от земельных магнатов, не только способствовало укреплению могущества феодальной знати, но и придавало эксплуатации широких народных масс господствующим землевладельческим классом ту религиозно-нравственную санкцию, которая должна была как бы увековечить и “обожествить” феодальную систему всеобщего гнета. Являясь вполне феодальным учреждением, церковь все более проникалась мирским духом, принимала активное участие в деле закрепощения крестьянства и представляла собой важнейшую опору феодального класса.
В середине XI в. папство вступило в острый конфликт с Византией. Лев IX (1049—1054) потребовал от византийского императора и константинопольского патриарха, чтобы папству были возвращены земли Южной Италии, указанные в “Константиновом даре”, но остававшиеся во владении восточного императора. Папа рассчитывал, что международная обстановка, чреватая опасностями для Константинополя, вынудит императора быть более уступчивым в отношении притязаний Рима, от которого Византия ждала помощи. Однако требование Льва IX, выраженное в резкой, вызывающей форме, угрожавшее Византии материальным и моральным ущербом, встретило отпор со стороны заинтересованного государства и церкви. Папские представители, прибывшие в Византию, предали 16 июля 1054 г. константинопольского патриарха Михаила Керулария анафеме и покинули восточную столицу.
В ответ на это собор, созванный византийским императором, предал анафеме папских легатов и обвинил Рим в том, что с середины IX в. его папы “извратили” один из наиболее существенных догматов веры, примкнув к постановлению Аахенского собора 809 г. о том, что “святой дух исходит не от одного бога, но и от сына” (filioque). Эта прибавка в никейский символ, по заявлению патриарха Михаила Керулария и специально созванного собора, ввергла западную церковь в ересь и сделала невозможным дальнейшее церковное общение Востока с Римом. С этого времени поминание папы при восточном богослужении должно было быть опущено, хотя “извращение” символа имело место уже за 200 лет до этого.
Так произошло в 1054 г. разделение церквей. Обе церкви претендовали на значение вселенской (“католической” — по латинскому произношению, “кафолической” — по греческому). Когда наименование “католическая” укрепилось за западной церковью, восточная, греко-кафолическая, стала именоваться также “православной”, правоверной (по-латыни — “ортодоксальной”).
|
