Ренан Эрнест. Евангелия и второе поколение христианства.

Глава 19. Лука, первый историк христианства

 

      С Иоанном исчез последний человек удивительного поколения, воображавшего, что оно видело Бога на земле и надеявшегося избежать смерти. Около того же времени появилась очаровательная книга, которая в тумане легенды сохранила нам воспоминание об этом золотом веке. Лука, автор третьего Евангелия, предпринял этот труд, вполне подходящий для его изящной души, для его чистого и мягкого таланта. Предисловие, находящееся во главе третьего Евангелия и Деяний, с первого взгляда, по-видимому, указывает на предположение Луки составить свой труд в двух книгах; в одной рассказать жизнь Иисуса, в другой историю апостолов, насколько он ее знал. Однако, серьезные данные дают повод думать, что составление этих обеих книг было разделено некоторым промежутком времени. Предисловие к Евангелию не предполагает обязательным существование мысли составить Деяния. Возможно, что Лука прибавил вторую книгу к первому своему произведению только через несколько лет, по просьбе лиц, среди которых его первая книга имела такой большой успех.
      К этому предположению приводит отношение, принятое автором с первых же строк Деяний, к вознесению Иисуса. В других Евангелиях появление воскресшего Иисуса постепенно исчезает, без определенного заключения. Фантазия требовала эффектного конца загробной земной жизни Иисуса, ясного выхода из положения, которое не могло продолжаться бесконечно. Этот дополнительный миф создавался медленно и тяжело. Автор Апокалипсиса в 69 году, несомненно, верил в вознесение; согласно ему, Иисус был вознесен на небо к престолу Бога. В той же книге два пророка, скопированные с Иисуса, убитые, как он, воскресают через три с половиной дня и после своего воскресения возносятся на облака, в виду своих врагов. Лука в Евангелии оставляет этот вопрос открытым, но в самом начале Деяний он рассказывает, при желательной для него сценической обстановке, как произошло событие, без которого жизнь Иисуса не была бы увенчана. Он даже знает, как долго продолжалась загробная жизнь Иисуса. Она продолжалась сорок дней, замечательное совпадение с Апокалипсисом Ездры. Лука мог быть в Риме одним из первых читателей этого писания, которое, вероятно произвело на него сильное впечатление.
      Дух, которым проникнуты Деяния, тот же, что и в третьем Евангелии: мягкость, терпимость, примирение, сочувствие униженным, отвращение к высокомерным. Автор именно тот человек, который написал: "мир людям добрых желаний!" Мы уже показали в другом месте, как, благодаря своим прекрасным намерениям, он искажал историческую точность и как его книга является первым произведением духа римской церкви, равнодушного к вещественной правде и во всем руководящегося официальными стремлениями. Лука - создатель той вечной фикции, которую называют церковной историей, с ее безвкусицей, с ее привычкой сглаживать все угловатости, с ее глупыми, ханжескими оборотами. Догма, a priori, церкви, всегда разумной, всегда умеренной, служит ему основанием. Главная цель - это желание показать, что ученики Павла не ученики какого-нибудь выскочки, а такого же апостола, как и другие, который был в полном согласии с другими. Все остальное для него неважно. Все происходит, как в идиллии. Петр придерживается взглядов Павла, Павел придерживается взглядов Петра. Вдохновленное собрание видело весь апостольский состав, объединенный одной мыслью. Первый язычник окрещен Петром; с другой стороны. Павел подчиняется законным предписаниям и исполняет их публично в Иерусалиме. Этот благоразумный рассказчик избегает всякого прямого выражения определенных мнений. Евреев он называет лжесвидетелями, так как они передают подлинное слово Иисуса и утверждают, что создатель христианства имел намерение внести изменения в законы Моисея. Сообразно обстоятельствам, христианство то оказывалось не более, как иудаизмом, то чем-то совершенно другим. Когда еврей преклонялся перед Иисусом, его привилегии открыто признавались. Тогда Лука не жалел благосклонных слов для этих отцов, для этих старших в семье, которых было желательно примирить с младшими. Но это не мешало ему с благосклонностью указывать на обращенных язычников и противопоставлять их упорным евреям, необрезанным в сердце. Видно, что в глубине души он в пользу первых. Он предпочитает язычников, христиан по духу; центурионов, любящих евреев; плебеев, признающих свою низость; возвращение к Богу, вера в Иисуса - вот что уравнивает все различия, погашает все соперничества. Это доктрина Павла без той суровости, которая наполнила жизнь апостола горечью и разочарованием.
      С точки зрения исторической ценности, Деяния могут быть разделены на две совершенно различные части, соответственно тому, что рассказывает Лука о жизни Павла, которого он лично знал и согласно которому он передает нам взгляд своего времени на первые годы церкви Иерусалима. Эти первые годы были, как отдаленный мираж, полны иллюзии. Лука был в очень неудобном положении, чтобы понять этот исчезнувший мир. Bсe, что произошло в первые годы после смерти Иисуса, рассматривалось, как символическое и таинственное. Сквозь этот обманчивый туман все казалось священным. Так создались, кроме мифа о вознесении Иисуса, рассказ о сошествии Святого Духа, отнесенного к празднику Троицы, преувеличенные идеи об общности имущества примитивной церкви, ужасная легенда об Антонии и Сапфире, фантазии об иерархическом значении собрания Двенадцати, бессмыслицы о глоссолалиях, которые преобразили в общественное чудо, идейное явление внутри церкви. Что касается учреждения Семи, мученичества Стефана, обращения Корнилия, собора в Иерусалиме и его постановлений, которые, предполагалось, были сделаны по общему согласию, - все это продукт той же тенденции. Нам очень трудно различить в этих страницах правду от легенды и даже от мифов. Как желание найти евангельскую основу всем догмам и всем учреждениям, ежедневно появлявшимся, наполнило жизнь Иисуса фантастическими анекдотами, как и желание найти для тех же учреждений и для тех же догматов апостолический базис наполнило историю первых годов церкви Иерусалима массой рассказов, составленных a priori. Писать историю ad narrandum non ad probandum есть дело бескорыстной любознательности, чему не было примеров в эпохи, создававшие веру.
      Мы имели слишком много случаев доказать на деталях принципы, которыми руководствовался Лука в своих рассказах, чтобы опять возвращаться к ним здесь. Объединение двух противоположных партий, разделявших церковь Иисуса, было его главной целью. Рим был местом, в котором совершалось это великое дело. Уже Климент его начал. По всей вероятности, Климент не видел ни Петра, ни Павла. Его чувство практичности показало ему, что спасение христианской церкви требовало примирения двух ее основателей. Он ли внушил ту же мысль святому Луке, с которым он, по-видимому, был в сношениях, или эти два благочестивых человека внезапно попали на один и тот же путь, по которому нужно было направить христианское мнение? Мы не знаем этого, не имея документов. Достоверно только то, что это римское дело. Рим имел две церкви: одну, происходящую от Петра, другую, происходящую от Павла. Многочисленные лица, уверовавшие в Иисуса, одни - при помощи школы Петра, другие - при помощи школы Павла, готовы были воскликнуть: "как! разве есть два Христа?" Нужно было им ответить: "нет, Петр и Павел вполне между собою согласны, христианство одного - христианство другого". Может быть, легкий оттенок по этому поводу был внесен в евангельскую легенду о чудесном улове рыбы. Согласно Луке, сеть Петра была не в состоянии захватить всю рыбу, и Петр был вынужден дать знать своим товарищам, чтобы они прибыли к нему на помощь; вторая лодка (Павел и его последователи) подошла, наполнилась рыбой, как и первая, и улов царства Божия был изобильный.
      Происходило нечто подобное тому, что происходило во время Реставрации в партии, взявшей на себя труд восстановить культ французской революции. Между героями революции борьба была горячая и ожесточенная; ненавидели друг друга до смерти. Но двадцать пять лет спустя от всего этого получился великий средний результат. Забыли, что жирондисты, Дантон и Робеспьер рубили друг другу головы, и, кроме нескольких редких исключений, уже не было приверженцев жирондистов, Дантона и Робеспьера, а все оказались приверженцами того, что считалось их общим делом, т. е. революции. Поместили в том же Пантеоне, как братьев, людей, присуждавших друг друга к смертной казни. В больших исторических движениях бывает момент, когда люди, объединившиеся в виду общего дела, разделяются и убивают друг друга, ради того или другого оттенка, потом наступает момент примирения, когда стараются доказать, что эти враги по внешности были в согласии и работали для той же цели. Через некоторое время из всех этих раздоров получается единая доктрина, и полное согласие господствует между последователями людей, проклинавших друг друга. Другой вполне римской чертой у Луки, сближающей его с Климентом, является уважение к императорскому авторитету и предосторожности, которые он принимает, чтобы не задеть этот авторитет. У этих обоих писателей нет той мрачной ненависти к Риму, которая характеризует авторов Апокалипсисов и сивиллийских поэм. Автор Деяний избегает всего, могущего представить римлян, как врагов христианства. Наоборот, он старается показать, как, во многих случаях, они старались защищать св. Павла и христиан от евреев. Ни одного обидного слова для гражданских властей. Он останавливает свой рассказ на прибытии Павла в Рим, возможно, для того, чтобы не быть вынужденным описывать ужасы Нерона. Лука не признает, чтобы христианство когда-нибудь было законно скомпрометировано. Если бы Павел не апеллировал к императору, "его отпустили бы оправданным". Задняя юридическая мысль, вполне подходящая к веку Траяна, занимает его: он хочет создать прецеденты, показать, что нельзя преследовать тех, которых римские трибуналы столько раз оправдывали. Дурные поступки не отталкивают его. Никогда не выказывалось большего терпения, большего оптимизма. Стремление к перенесению гонений, радость при получении оскорблений во имя Иисуса наполняли душу Луки и сделали из его книги по преимуществу руководство для христианских миссионеров.
      Полное единство книги не позволяет нам утверждать, составил ли ее Лука, имея в своем распоряжении более древние документы, или он первый самостоятельно написал историю апостолов по устным преданиям. Было много Деяний апостолов, как было много Евангелий. Но в то время, как несколько Евангелий включено в канон, только одна книга Деяний попала туда. Возможно, что книга "Проповеди Петра", имевшая целью представить Иерусалим источником всего христианства и Петра центром иерусалимского христианства, более древняя, чем Деяния, но, несомненно, Лука ее не знал. Также напрасно предполагали, что Лука переделал и дополнил, в духе примирения иудео-христианства с Павлом, более древнее писание, составленное для придания большей славы иерусалимской церкви и Двенадцати. Намерение приравнять Павла к Двенадцати и в особенности сблизить Петра с Павлом проявляется у нашего автора. Но, по-видимому, в своем рассказе он следует давно установившемуся устному толкованию. Главы римской церкви, вероятно, имели свой освященный способ рассказывать апостольскую историю. Лука придерживался его, прибавив довольно подробную биографию Павла, конец которой он передает по личным воспоминаниям. Как все христианские историки, он позволяет себе прибегать к невинной риторике. Свое эллинистическое воспитание он, должно быть, получил в Риме, и у него могла развиться склонность к ораторским сочинениям по греческой манере.
      Книга Деяний, как и третье Евангелие, написанные для христианского общества в Риме, долгое время оставались известными только ему. Пока развитие церкви шло согласно непосредственной традиции и внутренним потребностям, этой книге придавали второстепенное значение; но когда главным аргументом в спорах о церковной организации являлась ссылка на первоначальную церковь, как на идеал, когда Деяния приобрели большой авторитет. В них рассказывается о вознесении, о Троице, о Трапезе, о чудесах апостольского слова, о соборе в Иерусалиме. Предвзятость Луки навязалась истории, и, до проницательных замечаний современной критики, наиболее плодотворных тридцать лет в церковных летописей были известны только благодаря ему. Материальная правда пострадала, так как ее Лука мало знал и мало о ней заботился; но почти так же, как и Евангелие, Деяния придали определенный вид будущему. Способ, каким рассказаны вещи, имеет большее значение в мирском развитии, чем то, как эти вещи происходили на самом деле. Те, которые создали легенду об Иисусе, имели почти равное с ним значение в деле создания христианства; тот, кто составил легенду о первоначальной церкви, имел огромное значение в деле создания духовного общества, которое в течение стольких веков служило человечеству местом отдыха душ. Multitudinis credertium crat cor unum et anima una. Когда написали нечто подобное, то воткнули колючку в сердце человеческое, которому она не дает заснуть, пока не откроют того, что видели во сне и не коснутся того, о чем мечтали.

 

К оглавлению

Hosted by uCoz